Что такое современное искусство?

Начнём с того, что современное искусство к области, маркируемой обыденным зрителем как "изобразительное искусство" не имеет, в общем-то, никакого отношения. Та система искусства, которая сложилась под влиянием идей эпохи Просвещения о возможности на основе рационального знания построения единой картины мира и которая заняла место религиозной его картины, закончилась в середине ХХ века движением, называемым "абстрактный экспрессионизм". Научные открытия и кризис философии 19-го века, исказившие ясную линейную перспективу видения мира - наследие Ренесанса, заставили некоторых художников, впоследствии названных "модернистами", отказаться от иллюзионистских принципов изображения в живописи и искать "подлинного" реализма. Поиски эти, начавшись безобидными экспериментами импрессионистов, попытавшихся выразить изменчивое состояние природы, личный индивидуальный взгляд на мир, трагически закончились в 60-е годы смертельным прыжком обмазанного краской японского художника с крыши небоскрёба на разложенный внизу чистый холст. Конец искусства.

Правая перчатка впечаталась точно в подбородок Мурера, который моментально отправился в нокдаун на пол. На счет "один" поднялась только голова Мурера, чтобы тут же снова опуститься на прежнее место. При счете "десять" Форман опустился на колени в своем углу и горячо поблагодарил Господа за дарованную ему для последнего удара силу, а любители бокса свято уверовали в чудеса.

Приблизительно в это же время возникло направление искусства, называемое "концептуальным", которое сделало предметом искусства собственно проблему границ искусства. То есть, сама постановка вопроса: "что такое - современное искусство?" становится для художников этого течения, актуального в 70-е годы прошлого века, основой их художственной практики. Первым художником, задавшим этот вопрос и опередившим своё время на пол-века, считается французский художник Марсель Дюшан, который ещё в 1917 году выставлял в качестве произведения искусства нехудожественные объекты (писсуар, сушку для бутылок и т.п.). "Искусство - это то, что находится в художественном пространстве (выставочном зале)?", "искусство - это то, что я, автор, называю искусством?" - как бы спрашивает художник. В результате, надо сказать, ответ на эти вопросы художественным сообществом так и не был найден. Оказалось, как пишет теперь немецкий философ Никлас Люман, что не только любой индивидуум не способен определить, что такое искусство, но как бы вообще никакой субъект не способен это определить, а есть некая уже автономно сформировавшаяся художественная система, которая действует помимо нашей воли и почти бессознательно навязывает нам свои критерии. Причем навызывает в равной степени всем. Каким образом - мы не можем это вполне понять. "Дерьмо художника" Пьера Манцони является произведением искусства, а не дерьмом художника, поскольку в него вложены значительные интеллектуальные силы самого автора и тех сотен искусствоведов и философов, которые об этом писали и пишут. Не читав этого, понять это произведение (как и вообще современное искусство) невозможно, говорит искусствовед Екатерина Дёготь. То есть, мы оказываемся в такой ситуации, когда эволюция искусства привела его обратно в сферу природы - чего-то, что мы можем только наблюдать и описывать. Конец искусства.

Вамбери (Vambery) рассказывает о дервише, которого он встретил в Персии, что тот тридцать лет тому назад дал торжественный обет употреблять свои органы речи только для непрерывного повторения обожаемого имени: Али. Этим способом он желал засвидетельствовать миру, что он является самым ревностным поклонником этого Али, умершего тысячу лет назад. Когда он был у себя дома, то в разговоре со своей женой, с детьми и друзьями употреблял только одно слово: Али. Хотел ли он пить или есть, он все желания выражал только этим словом: Али. Просил ли он милостыни или покупал чего-нибудь для себя на базаре, никакое другое слово, кроме "Али", не сходило с его уст. Хорошо ли, плохо ли обращались с ним он ничего не говорил кроме "Али". Позднее его религиозное рвение дошло до того что он, как безумный, бегал целыми днями по городу, высоко подбрасывая свою палку и не переставая кричать изо всех сил: "Али". Этот дервиш пользовался всеобщим почитанием как святой, и его всюду встречали с большими почестями.

Эсхатологическая и вообще религиозная проблематика, надо сказать, становится очень актуальной в пост-секулярном обществе. Современный теоретик искусства Борис Гройс пишет: "Искусство возникло как феномен в конце XVIII - начале XIX века. До этого искусства не было, была религиозная утварь. Или дворцовые украшения. Частью чего были иконы, картины и т.д. Все это не было искусством, это было предметами утилитарными, которые использовались для инсценирования смерти Христа - использовались, но не воплощали ее сами. То есть: картина изображала смерть Христа, но она не умирала сама. Картина стала умирать, когда Христос перестал умирать. То есть в момент наступления атеизма в отношении религиозной традиции, в тот момент, когда Христос как бы снова ожил и из умирающего бога превратился в историческую фигуру. В этот момент началось умирание всего остального. И тогда же стало умирать искусство: вместо Христа. Вот смотрите. Мы можем воспринимать современное искусство как страшное издевательство над картиной. Ее режут ножами, оплевывают, бросают в мусор, затаптывают ногами, поджигают... То есть обращаются с ней так, как раньше обращались с христианскими мучениками. И мы можем сказать, что любое современное произведение искусства является как бы некой метафорой тела Христа на кресте. То есть в известном смысле любое произведение искусства в современную эпоху (современную в смысле пост-гегелевскую) не изображает ничего иного как конец искусства. Это то же самое как инсценирование страстей Христовых, возможность которого открывается только после того, как Бог умер. То есть, только смерть искусства открывает нам возможность художественной практики". Таким образом, по мнению светского искусствоведа, секулярное искусство бессознательно стремится стать религиозным феноменом.

Истинное покаяние ко мне пришло, как ни странно, не в церкви, а в “Эрмитаже”. В одну из осенних ночей мы с подругой гуляли по улицам Санкт-Петербурга, говорили о всякой “романтической” чепухе, рассуждали о “высших материях”, и под утро нас посетила мысль сходить в Эрмитаж. Нужно сказать, что подобные мысли весьма редко приходят в голову людям моего круга, но мы приняли странную идею и направились в музей. И вот из грязи нашей жизни, из серых промозглых улиц мы входим в чудесные залы Эрмитажа. Кругом золото, красота. Я ходила по залам музея, рассматривала изящную старинную мебель, скульптуры и картины и думала: “Зачем эта красота? Ведь ее люди придумали, чтобы не так тошно было жить настоящей жизнью. А может, есть все-таки светлая и чистая жизнь? Если есть красота, то тогда грязь, в которой я барахтаюсь – какое-то недоразумение!”. С такими мыслями я вошла в очередной зал, где все картины были посвящены Иисусу Христу: как Он нес крест, как Он страдал… Я увидела фрагмент картины Рубенса, где Иисус изображен в терновом венце, остановилась перед этим полотном, как завороженная, не в состоянии оторвать взгляд от лица Христа – столько муки, кротости и любви было в Нем! Я поняла, что на кресте Иисус страдал за мои грехи. Я знала о Христе с детства, даже молилась Ему, но только тогда я осознала, что моя жизнь прошла в стороне! Говорила всем, что верю в Бога, что для меня на первом месте Закон Божий, а потом воровской… Но в жизни все было наоборот! Я плакала часа два или три, стоя перед этой картиной – и не могла успокоиться. Чувствовала себя такой грязной и недостойной перед святым лицом Христа.

В своё время, я тоже пришёл к религиозной концепции современного искусства, правда несколько иным путём. В смысле, если глубже проникнуть в природу искусства, можно заметить, что действие художественного метода всегда заключалось в акте выявления. Художник являет воочию невидимое обыденным (профанным) взглядом, осуществляет, опредмечивает явление, подчас вопреки общественному мнению (социальной реальности), уверенный в своей правоте и часто оплачивающий эту уверенность всей своей жизнью. "Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом" (Евр. 11:1). Поэтому, можно сказать, искусства без веры не бывает, и вопрос может стоять только о её характере — Человекобожеском или же Богочеловеческом. Искусство религиозно по сути.

И что в нём хорошего?

Лично для меня, любое искусство есть средство коммуникации, способ общения художника со зрителем, окружающим миром. Поэтому первичным критерием качества произведения я считаю ясность художественного высказывания. Внятность языка автора. Людей, изъясняющихся непонятным языком, на Руси называли, как известно, "немцами", то есть, немыми. Контакт с произведением искусства у зрителя может возникнуть, если работа притягивает его, вызывает интерес. А без языкового понимания этого контакта возникнуть конечно не может. Поэтому для меня, собственно, кроме современного - никакого другого искусства просто не существует. Например, я практически уже не понимаю язык старых мастеров. Для меня он - мёртвый язык. Поэтому любую картину Васнецова, Брейгеля или, скажем, Джотто я воспринимаю просто как чудо природы. Удивляюсь и прохожу мимо. Язык их произведений меня почти не трогает. Связано это, вероятно, со спецификой моего восприятия искусства, как художника. Следующим критерием качества произведения искусства для меня является характер художественного высказывания. Хорошая работа не просто передаёт сообщение от автора адресату, а является своеобразным информационным генератором, фабрикой смыслов, наполняет атмосферу выставочного пространства таким творёным "умным" воздухом, которым порой физически можно дышать. Такое ощущение у меня, например, возникло не так давно при посещении выставки Никиты Алексеева «Троичная живопись». Я бы назвал её: "Три вдоха - один выдох". В пресс-релизе автор пишет: "Я агностик и не принадлежу к какой-либо церкви, конфессии или деноминации. Но я ясно понимаю, насколько великое достижение – тринитарная теология и ее философские последствия. "Думать трижды" – это чудесная возможность не попасть в ловушку бинарных противоположностей. Но я – только художник и сочинитель слов, а эта моя работа – скромная попытка задуматься о троичности на поле современной культуры". Или вот последняя работа Андрея Филиппова "Скрытый имам" с выставки "Рабочее движение", проходящей сейчас в выставочном зале "Фабрика". На размазанной по окружности неопознаваемой фотографии, лежащей на полу, стоит зеркальный цилиндр, отражаясь в котором, если зритель подходит ближе, фотография вдруг фокусируется в чёткое изображение имама - духовного иранского лидера. По словам художника, это своего рода комментарий к "Столпу и и утверждению истины" Павла Флоренского, работе, в которой главным был вопрос теодицеи - пути восхождения к Богу. В своём анаморфозе художник захотел наглядно показать, что только вертикальная иерархия смыслов может спасти от расфокусированной, размытой картины плоских будней, в которых мы барахтаемся, как в луже. А одно из наиболее любимих произведений современного искусства из моей коллекции, это ранняя работа художника Юрия Альберта, участника проходящего ныне Московского биеннале. Фотография, документирующая его художественную акцию 1978 года, когда художник ходил по заснеженной Москве с табличкой на шее: "Ю. Ф. Альберт всё выделяемое им тепло отдаёт людям".

В четверть часа я увидел и узнал больше, чем могло бы мне дать долголетнее пребывание в университете, ибо я увидел и познал существование всех вещей, глубину и бездну, вечное зарождение Св. Троицы, происхождение мира и всех тварей от божественной мудрости. Я познал и увидел в себе три мира, причем внешний видимый мир представлял собою порождение двух миров, внутреннего и духовного. Я увидел и познал всю творящую сущность, как в добре, так и в зле, происхождение этих начал и их взаимную зависимость друг от друга; точно так же я понял, каким образом начался процесс рождения в плодоносном чреве вечности. Я не только чувствовал великое изумление перед всем этим, но ощущал также и чрезвычайную радость, хотя находящийся во мне внешний человек с трудом понимал смысл видимого мною; и мне трудно писать об этом, потому что я видел вселенную в состоянии хаоса с таящимися в ней зачатками всех вещей, и выразить это словами я не в состоянии.

По роду деятельности мне приходится довольно часто посещать выставки. И большинство из них, конечно, вызывают у меня упадок сил, усталость или в лучшем случае - безразличие. Хороших художников никогда не было и не будет много. Зато изредка посещение выставки доставляет удивительную радость и даёт силы жить дальше и терпеть всё плохое, что есть в нашем современном искусстве.

Гор Чахал. Москва, 2009.